Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Хэмфри негласно предложил брату покойного президента Эдварду Кеннеди баллотироваться вместе с ним, на пост вице-президента, но последний отказался.

Надо сказать, что в Москве были серьезно встревожены перспективой прихода к власти Никсона, который считался опасным антисоветчиком. Кандидатура Хэмфри на пост президента выглядела гораздо предпочтительней. Этот вопрос специально обсуждался в Кремле. В результате советское руководство пошло на необычный (и единственный в истории отношений с США) шаг — приняло решение напрямую обратиться к Хэмфри с негласным предложением оказать ему любую возможную помощь (включая финансовую) с целью избрания его президентом США.

Получив соответствующее сверхсекретное поручение лично от Громыко, я попытался отговорить министра от подобной крайне опасной затеи. Однако он был немногословен: „Есть такое решение — выполняйте его".

Так получилось, что вскоре мне довелось побывать у Хэмфри дома на завтраке. Естественно, речь зашла о ходе избирательной кампании. Воспользовавшись этим, я постарался самым деликатным образом выполнить данное мне поручение.

Хэмфри, умница, с первых же слов понял, в чем тут дело, и сразу же сказал, что для него вполне достаточно добрых пожеланий из Москвы, которые он ценит.

На этом разговор на эту тему, к нашему взаимному облегчению, закончился и больше не возобновлялся.

В Москве существовало мнение, что после событий в Чехословакии Джонсон откажется от поездки в Москву. 9 сентября я ужинал у помощника президента по национальной безопасности У.Ростоу. К некоторому моему удивлению, он сразу же стал развивать мысль о том, что Джонсон по-прежнему хочет встречи с советским руководством, но из-за шумихи вокруг чехословацких событии уже недостаточен просто факт встречи на высшем уровне. Нужен какой-нибудь успех на этой встрече. Президент, сказал он, даже лично продиктовал ему некоторые свои мысли, выраженные вслух: Джонсон хочет начать советско-американские переговоры по ракетным системам и на встрече с Косыгиным обменяться мнениями по этому вопросу. Только в том случае, если посол Добрынин позитивно оценивает шансы на продуктивную встречу, президент готов будет обсудить вопрос о встрече на высшем уровне. И, наконец, если Советский Союз не находит сейчас возможным иметь дело с Джонсоном, в смысле организации такой встречи, то это „можно будет понять".

В конце продолжительной беседы Ростоу прямо сказал, что президент Джонсон хотел бы сперва узнать в принципе мнение Советского правительства: считает ли оно само возможным сейчас достижение на этой встрече какого-либо успеха, имея в виду прежде всего какую-то из трех проблем: ракетные системы, положение на Ближнем Востоке и вьетнамский вопрос (так администрация Джонсона определяла наиболее важные вопросы наших взаимоотношений на тот период).

Я заметил собеседнику, что названные им вопросы, конечно, представляют значительный интерес, но что в целом сказанное им, по существу, звучит как выдвижение американской стороной предварительных условий или стремление получить от нас заранее заверения в успехе встречи. Вряд ли это наиболее продуктивный путь. Встречу надо заранее тщательно подготовить, тогда можно говорить о конкретных результатах.

Ростоу ограничился повторением „основной мысли" президента: Джонсон хочет, чтобы встреча с Косыгиным, если она состоится, была отмечена определенной степенью прогресса. Тогда она будет иметь большое политическое звучание и внутри США, иначе Никсон раскритикует встречу как предвыборный пропагандистский трюк президента-демократа. Ростоу добавил, что пока никто, даже Раск, не в курсе нашего разговора.

На другой день Ростоу позвонил и сказал, что президент поручил вести все это дело дальше Раску. Видимо, Джонсон не очень-то доверял дипломатическому искусству самого Ростоу.

13 сентября пришел ответ из Москвы на сообщение о разговоре с Ростоу. Поскольку Раска не было в это время в Вашингтоне, я передал ответ через Ростоу. В нем говорилось, что в Москве по-прежнему положительно относятся к идее встречи с президентом. Для советской стороны также небезразлично, как завершится эта встреча. Она согласна обсудить названные три вопроса (при этом излагались примерные контуры для обмена мнениями по трем вопросам), а также, возможно, и другие.

Когда мы беседовали, позвонил президент. Узнав, что я у Ростоу, он выразил желание переговорить со мной. Услышав суть ответа, президент просил передать в Москву его благодарность за быстрый ответ. Он подтвердил свое стремление к встрече.

После этого Джонсон не поднимал этот вопрос целый месяц. Чувствовалось, что в администрации все еще продолжалась дискуссия на эту тему. 14 октября Раск неофициально сказал мне, что президент пока не принял для себя окончательного решения относительно встречи на высшем уровне, ибо с ней связан большой комплекс сложных проблем. Раск считал, что вопрос о встрече практически исключен до президентских выборов. Он не скрывал своего мнения, что проводить такую встречу вообще уже поздно.

Внешнеполитическая доктрина СССР

Внешнеполитическая доктрина как таковая специально не разрабатывалась правительством СССР. Наиболее близко подходили к ней, когда готовились к очередному съезду партии. В этот период в Политбюро обсуждали тезисы предстоящего отчетного доклада Генерального секретаря и проекта резолюции съезда.

Однако время от времени, в наиболее ответственные моменты, возникала необходимость проанализировать складывавшуюся международную ситуацию. В таких случаях МИД готовил специальный аналитический документ, который обсуждался затем в Политбюро и в случае одобрения становился директивным документом в области внешней политики на ближайший период.

16 сентября 1968 года Громыко направил в Политбюро обширную аналитическую записку МИД „Оценка внешнеполитического курса и состояния советско-американских отношений". В записке во многом повторялись тезисы уже упоминавшейся аналогичной записки от января 1967 года. Однако эта записка представляет значительный интерес тем, что в ней, пожалуй, впервые за многие годы была четко сформулирована, по существу, „внешнеполитическая доктрина СССР".

В записке впервые излагались такие новые предложения, как создание в перспективе конфедерации социалистических стран Европы; оказание помощи национально-освободительным движениям, но — с оговоркой соразмерно нашим возможностям; целесообразность строительства отношений с развивающимися странами на принципах выгоды для СССР; необходимость — как и США — быть сильным в международном плане прежде всего своим внутренним положением; целесообразность планомерной и целенаправленной подготовки к широкому диалогу с США.